Как политика «прагматизма» может сказаться на идее России как сверхдержавы
Во внешней политике Росси становится все больше пресловутого «прагматизма». Очевидно, что от «прагматичной» риторики, которая является рабочим языком международной дипломатии как таковой, наша страна переходит к реальным действиям, основанным на этой же идеологической платформе.
Должно ли это нас настораживать? Ведь принято считать, что сам по себе прагматизм не плох, что он позволяет принимать взвешенные и обоснованные решения, оставаясь «рукопожатным» в «цивилизованном» мире. Доля истины в этом утверждении есть. Однако не все так просто.
Во-первых, политика «прагматизма» имеет ярко выраженную финансово-экономическую направленность. Прагматичным во внешней политике признается все то, что служит укреплению финансово-экономической составляющей, мировой экономики в целом, непрагматичным – все то, что не служит. Наша эпоха – это эпоха транснациональных корпораций, международного финансового капитала. Капитала, который по степени своего влияния на общемировые процессы уже не просто сравнялся с национальными и международными властными институтами, а во многом их превзошел. Как ни крути, а «прагматизма» в своей основе имеет прежде всего цель защиты интересов мировых финансовых корпораций. Их же интересы, в свою очередь, направлены на получение максимально возможной прибыли при минимально возможных издержках. Предвидя массу возражений и уточнений, оговорюсь, что все это, разумеется, лишь схематичное изложение глобальных процессов, отражающее суть.
Во-вторых, национальные интересы очень часто могут лежать и вне сферы вышеописанного «прагматичного» подхода. Просто потому что реальность существования общества и власти, общественные и властные цели далеко не исчерпываются категориями прибыли и убытка. Так, например, возвращение в 2014 году Крыма в состав России было шагом совершенно «непрагматичным». Решение это не укладывалось в прокрустово ложе представлений «западных партнеров» о том, как и почему должна действовать Россия в мировой политике. И в 2014-2015 годах оно повлекло за собой целую цепь внешнеполитических и экономических последствий, также весьма далекую от «прагматичных» ценностей. Однако едва ли кто-то всерьез будет рассуждать о том, что возвращение Крыма было ошибкой или не соответствовало национальным интересам нашей страны. Если вдумчиво проанализировать аргументы противников «крымской весны», становится очевидным: они сводятся только к формальным вопросам и к обвинениям в том, что «бумаги оформлены неверно».
Итак, сейчас, спустя два года после событий Крыма и «русской весны», Россия вновь возвращается к «прагматичной» внешней политике. Для этого оглянемся назад. Это бывает полезным: позволяет не только освежить в памяти события последних дней, но и взглянуть на них в совокупности и взаимосвязи. Взаимосвязь же событий внешней политики – вообще штука особая.
Главная внешнеполитическая новость последних дней – телефонный разговор лидеров России и Турции Владимира Путина и Тайипа Эрдогана. Разговор, который, как говорят официальные источники, был «очень продуктивным и позитивным». Инцидент со сбитым в ноябре в Турции Су-24 можно считать исчерпанным, соответствующую страницу взаимоотношений – перевернутой, конфликт - погашенным. И все это - несмотря на максимально жесткие заявления с обеих сторон, которые звучали еще несколько недель назад. Конечно, остались еще детали, и деталей этих много – но тренд очевиден и официально объявлен. Мир, дружба, «восстановление взаимовыгодного двустороннего сотрудничества в торгово-экономической и других сферах». «Торгово-экономическая сфера» не зря во всех официальных сообщениях выделена особо. Именно капитал понес самые существенные потери из-за турецкого инцидента. И именно он активнее всех добивался того, чтобы власти двух стран «перевернули страницу».
Дальше. «Обмен» украинской убийцы Савченко на наших ребят. Детали этого обмена, его плюсы и минусы, более-менее изучены и обдуманы, останавливаться на них не будем. Отметим лишь, что в комментариях по поводу этого обмена официальные лица Евросоюза неоднократно подчеркивали: это позитивный шаг со стороны российских властей, и этот шаг позволит говорить об ослаблении санкционного давления на нашу страну. О том, выгодно или нет ослабление этого давления самой России, можно спорить долго. А вот международным экономическим связям все эти явно политизированные санкции и контрсанкции очевидно мешают. Да, дальше разговоров об ослаблении давления дело пока не пошло, но ведь совершенно очевидно, что и странное помилование Савченко было вызвано вовсе не национальными интересами России, как их не трактуй. Ведь не могут же эти интересы, честное слово, сводится к тому, чтобы убийца легально мог избежать наказания!
Еще дальше. Сирия. Внезапное решение о выводе с ее территории основного контингента российских войск, несмотря на то, что до серьезного перелома в борьбе с международным терроризмом на территории этой страны еще, кажется, неблизко. Ну а о влиянии ближневосточных процессов на мировую экономику и говорить не надо – это общее место. Здесь тоже можно до хрипоты спорить о том, что является национальными интересами России на Ближнем Востоке и, в частности, в Сирии. Но эти интересы, какими бы они ни были, не могли за несколько месяцев радикально измениться и привести к столь кардинальной смене курса.
Тенденция очевидна. И в этой связи резонным кажется вопрос: каковы сейчас перспективы двух главных проектов «русской весны» - ЛНР и ДНР? Что их ждет? Будет ли вопрос признания их особого статуса по-прежнему актуален для России?
Ситуация на юго-востоке Украины сейчас – типичный замороженный конфликт. Согласованная схема его разрешения у мировых игроков отсутствует. Отсутствует она и у российской элиты, и у российской верховной власти.
Владимир Путин, например, комментируя те или иные инициативы ДНР и ЛНР или Киева в их отношении, неоднократно заявлял, что Россия исходит и будет исходить из признания территориальной целостности Украины.
Ему вторит и министр иностранных дел Сергей Лавров: «Мы не заинтересованы в том, чтобы разваливать украинское государство. В наших общих интересах сделать так, чтобы Украина была комфортной для русских, а не «выкраивать» русский мир по кусочку, где только получится. Нельзя исходить из того, что чтобы русским было хорошо, их надо изъять из состава Украины. Мы хотим, чтобы русским было хорошо и на Украине, и в Молдавии, и везде, где русские сейчас живут. Права русских надо защищать в соответствии с их традициями и интересами и этим мы сейчас пытаемся заниматься». Или вот так: «Мы юго-восток Украины не бросаем. Решаем и политические, и гуманитарные, и экономические, и другие проблемы жизнедеятельности Донбасса и будем это делать. В Минских соглашениях записано право ДНР и ЛНР на прямые, ничем не ограниченные свободные экономические связи с Россией. Это один из ключевых компонентов, который позволил нам поддержать Минские договоренности».
С одной стороны – все это хорошо и правильно, с другой - такая половинчатая позиция, конечно, не устраивает никого. Ни сторонников идеи «русского мира», ни его противников.
Наиболее радикально настроенная часть экспертов полагает, что непризнанные республики в свое время нужно было либо включить в состав Российской Федерации на правах новых субъектов, либо, по крайней мере, признать их независимыми государствами. Как это было сделано в 2008 году с Абхазией и Южной Осетией. Однако сейчас – спустя два года – время для принятия столь радикального решения уже упущено.
Сторонники «прагматичной» точки зрения утверждают, что России и вовсе нет никакой нужды признавать ДНР и ЛНР, как и вообще легитимизировать их присутствие на политической карте Европы и мира. Росси надо выжидать, говорят такие эксперты. России надо решать внутренние проблемы, сконцентрироваться на внутренних вызовах.
Действительно, что означало бы официальное признание ДНР и ЛНР для России? Это означало бы следующее. Территории, на которых проживало до начала конфликта более шести миллионов человек, переходят «на баланс» нашей страны. То есть нагрузка на федеральный бюджет, который вынужден финансировать восстановление этих регионов и «подтягивать» их до среднероссийского уровня, вырастает очень существенно, если вообще не критично. Готова ли страна к этому? Вопрос непростой.
Основа экономики ДНР и ЛНР - угольная и металлургическая промышленность. Куда девать уголь с донецких шахт? На внутреннем рынке России нет потребности в угле, мы сами являемся его экспортерами. Продавать его предприятиям других территорий Украины? Это и сейчас-то непросто, а переход спорных территорий под российскую юрисдикцию уж точно такой торговле не поспособствует. Продавать уголь на мировом рынке? Сто процентов, что на этот уголь будут наложены санкции и торговать им открыто не получится. То же самое касается и металлургической отрасли ДНР и ЛНР.
Много вопросов вызывает и обеспечение безопасности границ между народными республиками и Украиной. Если сухопутная граница между Крымом и Украиной составляет всего около десятка километров, то здесь граница - это несколько сотен километров. При этом безопасность новых субъектов РФ (Республики Крым и Севастополь) обеспечивают не менее десяти тысяч российских военных. А сколько их потребуется, чтобы прикрыть ДНР и ЛНР?
Все перечисленные аргументы действительно серьезны и важны. И все они, как это и бывает у сторонников «прагматичной» политики, базируются на экономическом взгляде на происходящее.
Однако такой подход не учитывает другую существенную сторону.
Россия стремится вернуть себе статус сверхдержавы - это факт. Россия часто говорит о многополярном мире и о том, что существующий мировой порядок несправедлив. А эти стремление и риторика, вдумайтесь, в принципе «прагматичны»? Скорее нет, чем да. С точки зрения «прагматичной» внешней политики, Россия должна функционировать в рамках отведенной ей в «мировой экономической модели» роли «поставщика дешевых энергоресурсов, металлов, леса и воды». Это ведь и есть основа: «прагматизма»: каждая страна должна заниматься своим делом и вносить свою лепту в мировую экономику. Кто-то должен быть сверхдержавой, «мировым жандармом», кто-то – поставлять энергоресурсы, кто-то – дешевую рабочую силу. И так далее. Роли конкретных стран в этой «вертикали» уже, разумеется, расписаны и пересмотру не подлежат. Вас устраивает такой «прагматичный» подход?
С другой стороны, подход учета «национальных интересов» позволяет рассматривать амбиции и современное положение России значительно шире. И проблема ДНР и ЛНР в таком случае выглядит уже иначе. Республик представляются не сколько «лишними ртами», сколько своего рода плацдармом для расширения «русского мира» дальше, имея в виду в первую очередь Запорожье, Харьковскую, Одесскую и Днепропетровскую области. Для большинства живущих здесь Россия очевидно ближе, чем, скажем, Польша или какая-нибудь еще восточноевропейская страна. Язык общения – русский. Историко-культурные связи очевидны и не отрицаются. Поэтому от того, как именно будет решена судьба нынешних народных республик, зависит и будущее проекта «Россия как сверхдержава». В случае, если ЛНР и ДНР «похоронят», говорить о серьезных российских внешнеполитических амбициях в ближайшей перспективе точно не придется.
Конечно, условия взаимодействия России с международными партнерами постоянно меняются, и это не может не повлечь за собой постоянную корректировку взаимного курса. Причем корректировка эта может выражаться далеко не только в смене дипломатической риторики. Однако сверхдержавы именно тем и отличаются от стальных стран, что, корректируя частности в своей позиции, четко и безоговорочно следуют поставленной глобальной цели.
Готова ли Россия и, в первую очередь, ее политическая элита, к реальному движению к статусу сверхдержавы? Разумеется, существенная часть нашей элиты остается под сильным влиянием Запада. И, конечно, сам факт официальной постановки вопроса о любой форме признания ДНР и ЛНР может вызвать недовольство части истеблишмента и даже привести к серьезному расколу. С другой стороны, наша элита воспитана в жестких бизнес-традициях 90-х годов прошлого века. Она понимает, что нельзя дать «партнеру» себя прогнуть. И неисполнение «партнером» своих обязательств однажды может привести к тому, что «кидать» тебя будут регулярно. Именно соображения такого рода могут подтолкнуть нашу власть к решительным действиям в отношении Донбасса.
Тем более, что состав и структура политической элиты в России пусть медленно, но меняется. Насколько радикальны изменения, мы увидим уже осенью: по итогам думских выборов. И если партии формирующей «контрэлиты», партии, ставящие во главу угла принцип
«национальных интересов» (такие, как, например, «Родина») смогут создать фракцию в парламенте, можно не сомневаться, что вопросы, поднятые в том числе и в этой статье, получат новое развитие.
В самом начале статьи я говорил о взаимосвязи событий во внешней политике. Очевидно, что для того, чтобы взаимосвязь эту оценить, необходимо видеть всю «картину боя». Мы с вами, не будучи причастны к высшему дипломатическому руководству страны, такой возможности объективно лишены. И это обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов. Но в истории России последних десятилетий было немало случаев, когда высшее руководство страны излишне увлекалось «прагматичными» идеями. Обычно это увлечение не приводило ни к чему хорошему, кроме тяжелого «национального похмелья», лечить страну от которого потом приходилось годами.
Олег Иванов, политолог, руководитель Центра урегулирования социальных конфликтов
