XX век стал периодом применения масштабных практик по искоренению русской идентичности. Сегодня нужны не менее масштабные усилия по её реабилитации.
Всемирный русский народный собор (ВРНС) существует с 1993 года. Но концепция организации до сей поры остаётся двойственной. Что это — просто официозный форум патриотической направленности или форма общественного представительства интересов крупнейшего народа России? То есть нечто аналогичное Всемирному конгрессу татар, Всемирному курултаю башкир, Всемирному чеченскому конгрессу, только в варианте для русских.
Последний вариант, логично вытекающий из самого названия собора, пока остаётся сугубо гипотетическим. Тем не менее именно с ним связана возможность обретения организацией своей уникальной миссии в российской общественной жизни. Признаком поворота к этой миссии стало выступление патриарха на прошлогоднем соборе, в котором он сделал, кажется, не очень услышанное, но важное заявление: "Собор является достаточно зрелой и влиятельной организацией для того, чтобы представлять русский народ на площадках межнациональных дискуссий". "Представлять русский народ" (пусть даже лишь "на площадках дискуссий") — это в любом случае серьёзная заявка. Тем интереснее, что она была дополнительно подтверждена и в новейших программных документах — выступлении патриарха Кирилла 11 ноября, Декларации русской идентичности и Соборном слове, принятых на XVIII соборе.
В них можно обнаружить несколько тем, дающих новое и, на мой взгляд, верное звучание "русскому вопросу" в российской общественно-политической жизни. В их числе:
— признание того, что табуирование русской идентичности из соображений государственного единства "многонациональной России" является прямым и верным путём к разрушению этого единства;
— возвращение к широкому понятию "русскости" (по культуре, языку, исторической лояльности) в противовес пониманию национальности как "состава крови";
— утверждение безусловного права русских на сохранение и развитие своей этнонациональной идентичности;
— постановка вопроса о формах цивилизованного публичного лоббирования интересов русских как этнокультурной общности.
Рассмотрим эти тезисы по порядку.
Технологии дерусификации
Блокирование русского национального самосознания достигается двумя основными путями: угрозами и лестью.
Угрозы сводятся к тому, что национальное самоутверждение русских оттолкнет представителей других народов и подорвёт их лояльность России. А лесть звучит примерно так: русские — такой великий народ, что ему не к лицу эгоизм; к этому народу принадлежит абсолютное большинство населения страны, глава государства, его язык является государственным, поэтому как-то специально беспокоиться о его правах и интересах нет никаких оснований, они будут реализованы просто "по факту существования России" (как говорится в статье Владимира Путина по национальному вопросу).
Второй род внушения действует даже сильнее — хорошему верить приятнее. Но полагать, что большой народ защищён самими своими размерами, — большая ошибка. Да, русских людей в России по-прежнему много. Но народ — это не совокупность людей, а система связей, предопределяющая их единство и солидарность. У больших народов эта система связей подчас оказывается более уязвимой, чем у малых. Малые народы могут страшиться ассимиляции, но большие — этнических надломов, распада некогда единого этнического поля.
За примерами далеко ходить не надо. На протяжении минувшего столетия мы столкнулись с масштабным примером успешного — и в основном сознательного — демонтажа крупного и развитого этноса. Я имею в виду обособление от общерусского этнического поля украинского и белорусского национальных проектов. Мы можем много говорить об "австрийских" корнях украинского национализма. Но основной вклад в дерусификацию западнорусских земель внесла национальная политика Москвы советского времени, нацеленная на "коренизацию" и профилактику "великорусского шовинизма". Как пишет историк Олег Неменский, "лишение в ХХ веке русского самосознания многомиллионных масс населения УССР и БССР через навязывание ему нерусских национальных идеологий — самый большой дерусификаторский эксперимент в истории, впечатляющий быстротой реализации и глубиной последствий".
И это далеко не единственный удар, нанесенный по русской идентичности в XX веке. Можно вспомнить и геноцидные практики в отношении опорных социальных групп русского этноса (расказачивание, террор против духовенства и дворянства), и попытки построения "новой исторической общности" (сначала советский народ, затем нация россиян), и, конечно, возникшее под занавес советского проекта ощущение общей исторической неудачи русских. В результате подобных обстоятельств возник эффект так называемой негативной идентичности — когда осознание принадлежности к той или иной социальной группе сопровождается неприятными переживаниями и, как следствие, стремлением по возможности дистанцироваться от нее. Это может происходить через поиск и акцентирование "нерусских корней", мазохизм "самоненависти", через распространение квазинациональных идентичностей.
В документах XVIII ВРНС последней угрозе уделено особое внимание: "На наших глазах без какой-либо фактологической основы конструируются некие квазиэтносы ("поморский", "сибирский" и тому подобные), псевдоисторические концепты, раскалывающие русских, противопоставляющие их друг другу", — говорится в Соборном слове. Возникает парадоксальная ситуация, когда региональные, субэтнические идентичности — те же "поморы", "казаки", "сибиряки" — начинают подаваться и восприниматься не в качестве дополнения, а в качестве альтернативы русской идентичности. "Подобные процессы, — отмечается в документе, — вызваны серьезными ошибками, которые имели место в национальной политике, находившейся под влиянием идей мультикультурализма".
По характерному признанию одного из активистов "поморской идеи", всё дело в том, что "государство ставит своих граждан в такие условия, что они мечтают стать нерусскими". Кстати, в "поморском" случае это объясняется и банальными экономическими интересами: квоты на вылов рыбы, охотничьи промыслы предоставляются коренным малочисленным народам, но в них отказано коренному русскому населению края. Очевидные и зримые преимущества этнических регионов в отношениях с федеральным центром также делают закономерными попытки "этнически окрасить" свой регион, чтобы повысить его статус в федерации.
Можно согласиться, что пока процесс конструирования квазинациональных идентичностей на региональной основе нельзя назвать масштабным (речь идёт о деятельности узких групп активистов), но он, безусловно, симптоматичен. При определенных условиях "выписываться" из русских начнут уже не поодиночке, а большими региональными группами. В конце концов, если это произошло в случае с "западнорусскими", то можем ли мы быть уверены, что этого не произойдёт с "южнорусскими", "северорусскими", "восточнорусскими" людьми? Дерусифицирующий регионализм способен подорвать единство страны куда в большей мере и куда в большем масштабе, чем сепаратизм этнических окраин.
Табуирование русской идентичности из соображений "неразжигания розни" будет этому только способствовать. В итоге государство, готовое принести "национальную гордость великороссов" на алтарь территориальной целостности, само готовит почву для будущего территориального раскола.
Нация как культурная лояльность
Сегодня доминирующая концепция этничности балансирует между двумя крайностями: абсолютно произвольное самоопределение (без каких-либо определенных критериев) с одной стороны и "кровь" — с другой. Эти две крайности, во-первых, противоречат друг другу, применяясь государством фактически одновременно (преобладает "заявительное" определение национальности, но в ряде случаев, например, в случае принадлежности к "коренным малочисленным народам", требуется подтверждение происхождения). Во-вторых, неудачны каждая в отдельности, поскольку искусственно фрагментируют общество. Если национальность воспринимается как "биологическая" характеристика или, напротив, как вопрос "вкусовых предпочтений", то даже однородное в культурно-языковом отношении общество будет чувствовать себя расколотым. Альтернативой им обеим является понимание национальности как принадлежности к определенной национальной культуре, важнейшим критерием которой в нашем случае является родной язык, то есть "первый" язык, усваиваемый непосредственно в детстве.
"В русской традиции важнейшим критерием национальности считался национальный язык", — фиксирует в этой связи соборная Декларация русской идентичности. Дальше авторы делают оговорку, вроде бы ограничивающую действие этого критерия: "Существует немало людей, считающих русский язык родным, но при этом ассоциирующих себя с другими национальными группами". Но в том-то и дело, что "биологическое" понятие национальности, принятое в советский период вместо культурно-лингвистического, — это своеобразная технология блокировки ассимиляционного потенциала русской культуры. По сути — ещё одна технология дерусификации, перекочевавшая в наш обиход из арсенала советской национальной политики.
В результате мы получаем фрагментацию идентичности на индивидуальном уровне (когда люди начинают подсчитывать "проценты крови" той или иной национальности в своём организме) и отрицание единства русского народа на уровне коллективном (об этом тоже упоминает в своём выступлении патриарх: "Сегодня, к сожалению, можно слышать заявления о том, что русский народ неоднороден, что его единство является фикцией").
Но в такой ситуации декларация русской идентичности должна быть не описательной, а коррекционной. Её задача не зафиксировать заблуждения соотечественников, а содействовать их исправлению. В этом смысле акцент на культурно-лингвистический критерий "русскости" в декларации мог бы быть более определенным. Его продвижение будет усиливать гравитацию русской идентичности (и чисто статистически увеличивать количество русских в России).
Наряду с биологизацией русская идентичность подверглась в советское время ещё одной неприятной операции — её окружили фальшивым лубочным ореолом. Большинство развитых европейских наций являются продуктом "демократизации" высокой культуры, преимущественно аристократической по своему духу и генезису. Русские не исключение: в ходе XIX века культурные образцы, созданные аристократией, стали основой самосознания широких городских слоев. Однако впоследствии русская идентичность подверглась вторичной фольклоризации ("рустикализации"), во многом для того, чтобы не слишком выделяться в ряду других "социалистических наций", не создавших собственной высокой городской культуры. Об этом рассуждает в одной из работ уже упомянутый исследователь Олег Неменский: "Сделать русскую культуру по преимуществу "сельской" в её основах было уже невозможно (особенно на фоне массовой урбанизации), но вот на уровне образов национальной идентичности, "брендов русскости", форм её публичной презентации это произошло". Городская и аристократическая культура русских сохранялась в обороте, но полностью лишалась своего национального статуса. Общепринятым символическим выражением "русскости" стал набивший оскомину "матрешечно-балалаечный" ассоциативный ряд.
Трудно не заметить, что такая конфигурация символов идентичности глубоко искусственна и неуместна для нации, создавшей одну из эталонных европейских культур нового времени. Характерно, что эта сниженная лубочная идентичность не только вызывает у современных людей мало желания с ней идентифицироваться, но и имеет мало отношения к реальным фольклорным корням русской культуры, которые также оказались во многом забыты и вытеснены.
Необходимы специальные усилия в сфере культурной политики и политики памяти, чтобы вернуть русскую идентичность к её аутентичному цивилизационному облику. Достойным примером такого рода усилий стала церемония открытия сочинской Олимпиады, где образ страны был раскрыт через образы русской городской культуры, с которой возникает желание идентифицироваться.
Достаточно точно и емко эту тему обозначил патриарх: "Важнейшим залогом сохранения единства нашей страны и нашего народа необходимо признать сохранение базовых и объединяющих нас ценностей классической русской культуры". Причем её роль была отмечена именно в качестве стержня национальной идентичности русских, а не аморфно-наднационального достояния ("мы не имеем права забывать, что главным творцом отечественной культуры является русский народ").
Право на идентичность
Как уже было сказано, дежурным ответом на "русский вопрос" является ссылка на многонациональный характер нашей страны. Удивительно, что этот аргумент применяется не только против негативных (в противовес иным этносам), но против любых форм национального самоутверждения русских (вспоминается анекдотический случай признания листовки "Русский — значит трезвый" экстремистским материалом). В случае с русскими на подозрении сама попытка очертить свое национальное "я" как что-то отличное от гипнотического "я" государства, статистической совокупности населения страны, "общества в целом". Такой подход блокирует рациональное отношение к собственным интересам, их соотнесению с интересами других этносов и интересами государства.
Чтобы снять этот "блок", русским нужен небольшой обходной манёвр. Достаточно отойти на шаг и сказать: хорошо, вы не хотите слышать о нашем праве на государство (в уже цитировавшейся статье о национальном вопросе президент, как известно, отверг "насквозь фальшивые разговоры о праве русских на самоопределение" и "попытки проповедовать идеи построения русского "национального"… государства"). Но как насчёт нашего права на идентичность?
Применительно к коллективным общностям, оно, по сути, равнозначно праву на жизнь, поскольку речь идёт о возможности народа воспроизводить себя в поколениях с помощью тех или иных культурных текстов, формул лояльности, повседневных практик. "Таким правом, — фиксирует патриарх, — безусловно, обладает и русский народ".
Это тезис одновременно банальный и революционный. Ведь в основу нашей национальной политики, унаследованной с советских времён, был заложен прямо противоположный ленинский принцип: "Большая нация обязана добровольно пожертвовать своими правами в интересах малых наций".
Основная повестка русского вопроса сегодня заключается не в приобретении каких-то особых прав, а в преодолении "заветов Ильича" в национальной политике, признание того, что большой народ, так же как средние и малые народы, имеет право заботиться о себе.
После серии масштабных дерусифицирующих экспериментов ХХ века нам необходима планомерная реабилитация русской идентичности. В том числе через проведение широкомасштабных кампаний по восстановлению её традиционного дискурса, возобновлению её прежних понятий. Эта реконструкция должна идти как раз по тем направлениям, на которых был нанесён основной удар, и включать в себя:
— восстановление широкого культурно-языкового понятия "русскости";
— актуализацию классической/аристократической культуры как эталона русского самосознания;
— восстановление общерусской идентичности восточных славян;
— нормализацию регионального разнообразия русского народа.
Такого рода реставрация "русского" должна стать мейнстримом нашей политики идентичности. Ну а пока этого не произошло, актуально создание механизмов лоббирования соответствующих этносоциальных, этнокультурных интересов на всех уровнях. Формы и содержание этой деятельности требуют отдельного разговора. Хорошо, что собор, по меньшей мере, ставит эту проблему, заявляя о необходимости "разработки государственной программы, посвящённой этнокультурному развитию русских".
Сегодня такой задачи государство перед собой не ставит. В этом отношении показателен перечень целей, декларируемых в "Стратегии государственной национальной политики РФ до 2025 года". Там упоминается немало полезных вещей (таких как "сохранение этнокультурного многообразия", "гармонизация отношений" между народами и т. д.), но какие-либо задачи, связанные с национальным развитием русского народа, с теми системными характеристиками, от которых зависит само сохранение этой общности в мировой истории, как таковые отсутствуют. У нашей бюрократии нет языка, для того чтобы не то что решить, но даже сформулировать такие задачи.
Справедливости ради, нужно сказать, что и самому русскому народу пока привычнее держать государство на плечах, подобно бессловесному Атланту, периодически размышляя о том, не лучше ли "сбросить бремя", чем использовать его в качестве инструмента своего выживания и развития. Изжить эту привычку столь же непросто, сколь необходимо. Быть может, это и есть та малость, которой государству не хватает для того, чтобы быть национальным, а нам — для того, чтобы считать его пусть тысячу раз несовершенным, но, безусловно, своим.
Михаил Ремизов, член Президиума Добровольческого движения особого назначения (ДОН) в поддержку армии, флота и оборонно-промышленного комплекса; президент Института национальной стратегии; член Военно-Промышленной комиссии при Правительстве РФ
Журнал "Эксперт"
