Политолог и журналист Борис Межуев для "Известий" - о том, с каким настроением встречают годовщину Великого Февраля в Крыму и Севастополе:
В Симферополе "русскую весну" упорно называют "крымской весной". Наверное, в этом сказывается некоторый региональный снобизм, равно как и в основном лозунге летней избирательной кампании в Севастополе — "Русская весна… Что дальше?" "Русская весна", очевидным образом, ещё не кончилась, несмотря на приход других природных сезонов, и она, конечно же, не ограничивалась Крымом. Тем не менее стоит признать, что без Крыма и особенно Севастополя она едва ли пробуждала бы сегодня столь светлые воспоминания.
До 2014 года русские мужчины, честно говоря, неизвестно что праздновали 23 февраля — поскольку со времен перестройки нам всем было известно, что ничего особенно великого ни под Нарвой и Псковом, ни где-либо еще в этот день в 1918 году не произошло. Но сегодня мы точно знаем, что можно вспоминать 23 февраля — в этот день мы будем вспоминать восстание жителей Севастополя против украинской власти.
Исход восстания в момент его начала был неизвестен тем, кто вечером того дня вышел на площадь Нахимова с русскими триколорами. Все вполне могло завершиться так, как завершилось три месяца спустя в Одессе, когда прорусских активистов сожгли в местном Доме профсоюзов. Несколько дней участники восстания не знали, сочтёт ли Россия бунт севастопольцев "своей войной" и придёт ли им на помощь. Русский Симферополь с завистью и в то же время с восторгом смотрел на своих соседей, однако попытка организовать "русскую весну" в столице Крыма натолкнулась на жесткое сопротивление крымско-татарского меджлиса, выведшего к зданию Верховного совета организованную манифестацию. 27 февраля это здание заняли "вежливые люди" — русский Крым победил.
Однако сакраментальный вопрос "Что дальше?" был задан и повис в воздухе. Для многих москвичей бытовые и политические трудности и проблемы двух присоединенных регионов были заслонены военными реалиями Новороссии. Однако декабрьские отключения электроэнергии Украиной и потом американские санкции против Крыма заставили обратить внимание на полуостров, стремительно превращающийся в остров, — по крайней мере в отношении торговых, транспортных и денежных потоков, перекрытых Киевом. И частично потоков энергетических и водных, надежность поступления которых из южного Причерноморья теперь более чем сомнительна.
Об экономических трудностях Севастополя сегодня говорят часто — в этих разговорах явно сквозит желание уколоть Россию, с одной стороны, и наивных участников "русского восстания" — с другой. Мол, вы так стремились в Россию — и что получили? Но имеются ли эти настроения в городе, который 23 февраля утопал в российских флагах и который мы здесь в Москве считали и считаем до сих пор самым русским городом в мире? Мнение на этот счет самих севастопольцев, с кем нам вместе с Кириллом Бенедиктовым удалось пообщаться 12–13 января, вполне однозначное: таких настроений в городе нет, популярность России по-прежнему высока, Путин как президент, вернувший город своей стране, не имеет здесь конкурентов.
Увы, то же самое нельзя сказать о местных начальниках — у севастопольцев накопились большие претензии к исполнительной власти города. Начать с того, что в сентябре на выборах в заксобрание они в лице "Единой России" и "команды Чалого" фактически поддержали оппозиционную силу, притом, что в октябре, несмотря на общее желание "перемен", действующий губернатор перестал называться исполняющим обязанности и стал главой региона на ближайшие 5 лет. Время прошло немного, но за это время не произошло ничего, что внушало бы жителям Севастополя какие-то светлые надежды; кроме общекрымских проблем — зарплаты, цены, блокированные карточки, перебои с энергией, дефицит, — добавились проблемы специфически севастопольские: здесь, например, до сих пор не утвержден план городского строительства. Почему-то особенно неприятным моментом для горожан стала неудачная попытка сноса недостроенного 16-этажного дома на улице Капитанской, в результате которой покосившееся от взрыва здание стояло "падающей башней" несколько дней. Увы, эта "падающая башня" стала символом, и символом, прямо скажем, плохим.
Глава Севастопольского заксобрания Алексей Чалый, с которым нам удалось встретиться и поговорить в ходе поездки, считает, что не стоит перекладывать всю вину за отсутствие зримых достижений в области городского развития на местную власть. С его точки зрения, важным негативным фактором стало решение федеральной власти нагрузить Севастополь избыточными полномочиями и предоставить ему самостоятельность в тех областях, где требовалась бы помощь компетентной федеральной бюрократии. После присоединения Севастополя, когда в городе работали федеральные ведомства, было сделано очень много — особенно в налоговой сфере, однако впоследствии федеральные чиновники ушли, оставив работу местным кадрам, которые были не в состоянии справиться с документацией в силу недостаточного знания российских стандартов. С точки зрения Чалого, федеральным правительством было выбрано не лучшее время для демократических экспериментов в сфере региональной самостоятельности.
Отношение к Чалому, лидеру севастопольской "русской весны", у жителей двух столиц полуострова сегодня разное. Многие севастопольцы, с кем нам довелось поговорить, не могут простить Алексею Михайловичу отказ от губернаторской должности в апреле 2014 года и особенно сознательное прекращение конфронтации с исполнительной властью в октябре, когда он сказал, что он — не политик, и во имя единства города пошёл на пакт с губернатором. Что касается симферопольской интеллигенции, то, похоже, Чалый для них слишком ориентирован на бизнес-подходы, он слишком правый, слишком либерал.
Разумеется, для нас, приезжих москвичей, все эти недостатки смотрятся достоинствами — феномен технократически ориентированного патриота, еще и способного превратить интеллектуальные наработки в прорывной инновационный коммерческий проект, для нас большая редкость. С 2011 года нам постоянно указывали на таких людей, предлагая их в политические лидеры, но, как правило, никто не видел от претендентов в лидеры интеллектуального класса ни политических, ни даже убедительных технологических инноваций. Хотя надежд было много.
А с другой стороны, у нас нет недостатка в критикующих либеральные подходы госкапиталистах, которые все время требуют от государства профинансировать что-то прорывное. Чалый в отличие от них всех требует в основном только самостоятельности и ответственности, утверждая, что при их наличии он мог бы, собрав в некий технологический узел примерно 15 бизнес-компаний, увеличить бюджет города в 10 раз. Я, разумеется, не могу сказать, насколько это всё реально. Но, с другой стороны, как может вообще развиваться свободная экономическая зона в Крыму, да и вообще где-либо в России без опоры на людей, которые готовы самостоятельно, не полагаясь на государство, создавать уже сейчас русское будущее.
Борьба за "русский мир" — это борьба за развитие и за идентичность. И то и другое может быть выиграно только за счет опоры на местный интеллектуальный класс. Не будь такого класса в Крыму, который два десятилетия почти без опоры на Россию (которая интересовалась по преимуществу базой Черноморского флота) сражался за сохранение русского языка и памяти о русской военной истории, и исход украинского кризиса мог оказаться совсем другим. Как сказал нам в Симферополе на заседании местного Экспертного клуба Сергей Киселев, человек, которому русская культура обязана открытием и воссозданием могилы выдающегося геополитика и философа Николая Данилевского, настоящие герои "русской весны" — не те политики, кто выдвинулся на первый план в ходе этих событий, а учителя, врачи, краеведы, отстоявшие культурную русскость в этом сложном многоэтничном регионе. На Донбассе такой интеллигенции было мало, идентичность там только складывается теперь, фактически в ходе гражданской войны. Прошлое вообще не присутствует в настоящем: любопытно, что, кажется, главный символ Луганской области общерусской значимости — Краснодон — оказался совсем не задействован в ходе становления ЛНР, хотя вроде бы общий антифашистский контекст делал необходимым обращение к памяти "Молодой гвардии".
Севастополь и Крым по-разному, споря друг с другом, тем менее надеются на большее внимание материковой России к их судьбам. Поскольку русская идентичность почти что воссоздалась в 2014 году именно на мятежном полуострове, стоило бы, наверное, укрепить значимость этого региона перенесением в него головных организаций каких-то важных федеральных учреждений. Не думаю, что нужно тревожить покой наших представительных учреждений, что следует куда-то пока переезжать Белому дому, хотя было бы, наверное, забавно пофантазировать о перемещении кабинета Генерального прокурора в офис Натальи Поклонской. Но вот что было бы неплохо уже сейчас, так это отправить в окрестности Херсонеса многочисленные организации, отвечающие за поддержание русской культурной идентичности и всемирное распространение русскоязычия.
Было бы здорово, если бы фонд "Русский мир" имел штаб-квартиру не в Москве, на улице Кржижановского, а там, где в общем продолжается борьба за русское и где победа в этой борьбе — и с внешними, и с внутренними оппонентами — не гарантирована до сих пор. И если бы Всемирный русский народный собор отныне проводил свои мероприятия именно в Крыму, это, наверное, тоже было бы правильно.
Пусть центры культурной идентичности находятся там, где эта идентичность подвергается вызову. И было бы, конечно, хорошо, чтобы идентичность эта работала на развитие, а не только на консервацию статус-кво. Тогда бы Крым, может быть, не только влился в Россию, но и преобразил её.
